![]() Рецензии → «Между небом и мной…» (О поэзии Владимира Шемшученко)Марина Струкова 2011.08.23 07:31 ↑ 0 ↓ Стихи, которые народ ценит и запоминает, всегда о любви: к Родине, Богу, человеку. Владимир Шемшученко распахнул врата своей поэзии для простых людей и обыденных ситуаций. Но, как всякий талантливый творец, рассмотрел в образах обыденных приметы вечности, Божью искру и суть русской истории.
В упоминаниях о лагерях, татуировках, отсидевших родных и друзьях невольно замечаю интонации шансона. Поэт утверждает, что не любит блатных песен, однако стихи говорят обратное, может, просто признаваться в симпатии к шансону – дурной тон? Но в народе такие песни популярны. Тем более, что у поэта это лишь поверхностный слой рискованного опыта, скрывающий глубину философских смыслов. Мы прослеживаем путь лирического героя далее. Узнаём, что вырос он в Азии, но всегда чувствовал себя чужим на Востоке. Время раскола СССР отразилось на его судьбе, вынудив уехать в Россию. В стихах, где упоминается Восток, я не вижу ностальгии, скорее страх перед ним, подступающим к русскому миру. «Южный ветер хохочет в трубе водосточной,/по разбойничьи свищет и рвёт провода…/все назойливей запахи кухни восточной,/но немногие знают – так пахнет беда». «А нечисть ползла и ползла,/душа цепенела от страха…/и вот – ни кола, ни двора, и русские верят в Аллаха». Но есть и «старый казах, который не выдал толпе иноверца». И констатация исторического возмездия: «Смейтесь, братья мои! Нам ли нынче стонать и сутулиться!/Смейтесь, сёстры мои! Вы затмили достойнейших жён!/Посмотрите в окно… Кто метёт и скребёт наши улицы?/Это дети оравших до времени: «Русские вон!». Изображение коллизий повседневности, её конфликтных узлов, разрубаемых авторской строкой, придаёт творениям Владимира Шемшученко подлинную мудрость: «О высший смысл земного бытия –/в величии своём неповторимый,/и в низости своей необозримый,/в сравнении с тобой что значу я?». Столь возвышенное и вдумчивое отношение к жизни часто обрекает на скитание и непонятость окружающими, оглушенными материализмом: «Одиночество – оно страшнее плена,/ведь не каждому дано писать навзрыд./Не горит в печи намокшее полено –/Одинокое полено не горит». Порой поэт обречён на пожизненное заключение в виртуальной одиночке. Но лирический герой Владимира Шемшученко после испытаний находит любовь: «Ничего я тебе не скажу./Я тобой безудержно болею,/И желаю тебя и жалею/И дыханье твоё сторожу…/Чиркну спичкой – и станет светло,/И в оконном стекле отраженье/Передразнит любое движенье/И рука превратиться в крыло». Семья – становится приютом души, где находит отдохновение и силы для самоутверждения в мятущемся мире: «Вокруг Гоморра и Содом./Сегодня это многим нравится./А у меня жена и дом./Жена, как в юности, красавица». Многие стихи посвящены детям и женщине его судьбы. Мир семьи вдохновляет и даёт надежду. Замечается лирика в повседневности, в течении жизни с её очарованиями, разочарованиями, разлуками и воспоминаниями. Отдельно стоит упомянуть о том, что и о домашнем зверье – собаках и кошках Владимир Шемшученко пишет с есенинской теплотой и сочувствием. Кавказская овчарка, на которой остались шрамы войны, котёнок, подобранный сынишкой, бродячий пёс. «Пёс отскочил от протянутой мною руки –/Били, конечно, когда доверялся прохожим…/ Воет метель, беспощадно диктует стихи,/И наплевать ей, что псы и поэты похожи». «Жаль, что век твой недолог, —/ совсем уже морда седая/. Я прошу тебя, псина, от смерти беги со всех ног. /Ну а если уйдёшь, ты достойна собачьего рая — /У меня на руках абрикосовый дремлет щенок». Но уют сиюминутных домашних впечатлений никогда не заслоняет великий и опасный путь страны. Традиционное для русской поэзии осознание связи поколений серьёзно осмыслено в стихах В.Шемшученко. У поэта – собственная судьба, но в ней – отзвуки судеб деда, отца, всего русского племени. Эти нити вплетены в полотно истории, в бескрайний гобелен с трагическими сюжетами былого: «Донос. ОГПУ. Расцвет ГУЛАГа./Руби руду! Баланду съешь потом… /Мой дед с кайлом в обнимку — доходяга. /А я родился… в пятьдесят шестом./Война. Концлагерь. На краю оврага/Эсэсовец орудует хлыстом… /Отец с кайлом в обнимку — доходяга./А я родился… в пятьдесят шестом». Раздумья о судьбах России не могут оставлять человека в стороне от знаковых для неё событий, ответственности за происходящее. Даже если ты – не представитель властной элиты, а винтик, на её взгляд. Нравственные традиции русской классики, включающие в себя разграничение света и тьмы, добра и зла, вдохновляют авторскую волю к битве за свои идеалы, которые одновременно являются и идеалами народными. Любовь рождает ответственность за любимое. Поэзия такого типа помогает в сближении с религией, конечно, при условии, что читателю она изначально близка: «Бегут высоковольтные столбы,/За поездом, кочующим по свету./Восходит сердце к Новому Завету,/А разум ждёт возмездия судьбы». Тема русских городов с их индивидуальной мистической аурой и исторической судьбой занимает заметное место в творчестве Владимира Шемшученко. Кажется, сердцем он выбрал северную столицу. Конечно, обращения к Москве и Петербургу, их описания не лишены печальных примет времени. Но всё же в стихах о Петербурге чувствуется больше романтизма: «Я завидую тем. Кто родился у моря./У людей в Петербурге особая стать./Я стою на мосту в одиночном дозоре/И учусь по слогам этот город читать/. Свирепеет зюйд-вест, и вода прибывает,/Застонали деревья в окрестных лесах…/Я представить не мог, что такое бывает:/Город в море выходит на всех парусах!» Бывает, проскальзывает горькая ирония в стихах о Петербурге: «…Приветствую тебя, моя столица,/шуршаньем деревянного рубля./Сегодня ты на диво хороша./Большому кораблю – большая свалка». Но всё-таки в строчках о Москве больше отстранённости, поэт держит дистанцию: «Подкрался унылый трамвай,/загаженный свежей рекламой./Ещё недописанной драмой разит из метро наяву,/И чтобы в сердцах не назвать /Столицу купринскою «Ямой»/Я сразу спасительно вспомнил,/Что в Санкт-Петербурге живу». Больше живого сочувствия в стихах, обращённых к северной Пальмире: «Дождь на Неву опустился с утра. /Пушка ударила в небо. /Дремлет страна, а в кармане — дыра, /Значит, не будет хлеба. Не удалось ничего накопить/Выходцам из барака…/Смирно «Аврора» сидит на цепи, /Словно больная собака». У Владимира Шемшученко много размышлений о назначении поэзии и роли поэта в эпоху разочарований и эгоизма. Творческая личность у Шемшученко – сильная натура, взыскующая идеального мира, страдающая от несовершенств мира реального. Страстные, резкие обличения бросает он современникам, обвиняя их, призывая к духовному возвышению. Но и себя не щадит. Обречённость талантливого человека, призванность его служить высшим истинам – беспощадна: «Была бы на то моя воля — /Ни строчки бы не написал!» Он прямолинеен и чеканит строки как лозунги: «Всяк за своё ответит./Каждому — свой черёд./Слово, если не светит, —/Запечатает рот… Пуля — она не дура,/А провиденья рука./Да здравствует диктатура/Русского языка!». Позиция поэта-обличителя идёт от пушкинского «Пророка», от пушкинских укоров власти и толпе. Но если ты поэт, то отвечаешь не только за себя, но за связь земли с небом. «Между небом и мной неразрывная нить». Поэт как жрец, как пророк, осознающий свою человеческую малость и слабость, но борющийся с ними. Сильный и трагический характер. Показывает мир погрязшим во грехе, но вновь и вновь пытается спасти его в творческом усилии, заклиная стихами: «Слышащий — да услышит./Видящий — да узрит./Пишущий — да напишет./Глаголящий — повторит». Слову придаётся смысл магический, нет, скорее молитвенный. Не всякий талант воюет на стороне Бога: «Не заглядывай в бездну, поэт — /Жизнь земная всего лишь минутка. /Расскажи, как цветёт незабудка, /Поднебесья вобравшая цвет». Не заглядывать в бездну – это очень по-христиански, но, на мой взгляд, излишне осторожно для вольного творца. Заглянуть и остаться прежним – это ли не испытание для сильного характера? Шемшученко много размышляет о судьбе слова в наше время: «Золотые слова растащило по норам ворьё,/И аукнулась нам бесконечная наша беспечность». «Позарастала жизнь разрыв-травой. /Мы в простоте сказать не можем слова. /Ушёл, не нарушая наш покой, /Безвестный гений, не нашедший крова». »Как в ржавых механизмах шестерёнки, /Скрипят стихи — поэзия мертва… /Мы днём и ночью пишем похоронки /На без вести пропавшие слова». «Врачуем людские пороки/За предполагаемый грош./Нам влепят вселенские строки/ За вечную трусость и ложь». Показывает мир погрязшим во грехе, но вновь и вновь пытается спасти его в творческом усилии, заклиная стихами. Должен создавать альтернативу распаду, унынию, согласию толпы со злом: »До хрипоты с судьбою/Спорь, не теряй лица./За женщину — только стоя!/За Родину — до конца!» Слову придаётся смысл магический, нет, скорее молитвенный: »В урочный час последыши стиха/Россию оправдают перед Богом». Неоднократно встречается этот мотив у Владимира Шемшученко – констатация бессилия поэзии, которая не может изменить мир: «Стало страшно читать и писать, /К нелюбови людской прикасаться — /Потерявший желанье спасать/Обретает желанье спасаться… Но момент уныния проходит. Это как отступление на войне, после которого наступление ещё яростнее: «А я всё хмурю брови /И лезу напролом —/Поэзия без крови/Зовётся ремеслом». «Мне только бы мысль не спугнуть, /О главном поведать, о новом… /Сказать, а верней, полоснуть/По нервам отточенным словом». Русское правдоискательство, жажда народной правды пронизывает монологи автора, чей взлёт пришёлся на времена кардинальных исторических перемен и социальных катаклизмов. Чувствуется в его строчках волевой напор и уверенность в своих силах. В чём сила? Сила его песен от матери-земли, от господнего неба, от песен, даже от печалей, которыми богат человеческий век. Нужно только уловить эту незримую энергию. И пусть экзистенциальные открытия поэта – следствие личных неурядиц и катастроф современности, нравственная и эстетическая ценность высоких порывов души от этого нисколько не уменьшается. Ведь главное – вывод, к которым приходит человек: «Не желаю стихи, как жаркое на блюде,/господам подавать, демонстрируя прыть./ Если я упаду, ничего мне не будет, – /Между небом и мной – неразрывная нить». Взаимоотношения Поэта и Бога важны для Владимира Шемшученко, Бог этот – христианский, православный, чья природа сродни человеческой – рожденный от земной матери и распятый за людские грехи. «Блажен, кто по ночам не спит /И времени не замечает, /Кто сыт пустым недельным чаем,/ Христос близок русскому поэту, потому что так же знает, что такое боль, оставленность, жертвенность. С Христом поэт чувствует себя способным защищать народ, справедливость, честь и славу Родины. «А за песней и к небу России/Кто-нибудь да поднимет глаза». О чём просит он – русский человек в безжалостном мире? «Проснусь среди ночи, как в детстве, луну отдышу/В замёрзшем окошке, и свет снизойдёт к изголовью… /У Господа я всепрощенья себе не прошу,/Я только молю, чтобы сердце наполнил любовью». «Мне такого народа не жаль!/И себя мне такого не жалко!/Я гордец, не умею молиться./Я умею лукавить и красть./Богородица скорбно глядит,/и свеча разгорается ярко…/Дай мне, Господи, остановиться,/чтоб в неверьи своём не пропасть!» «Благодать» и «преображение» – эти сложные понятия можно отнести к некоторым состояниям, озвученным в стихах Шемшученко. «И сдержать не смогу подступающих слёз,/Что приносят прозренье и очищенье./Скоро вспыхнет звезда, и родится Христос —/Остальное уже не имеет значенья». Но поэт самокритичен и может смиренно констатировать несовершенство окружающих и себя самого относительно религии: «Вот и отшумело Рождество,/Утомив торговцев и таксистов./Боже, маловерья моего/ «Дьявольский смысл обретает /непротивления грех:/жизни на всех не хватает./Смерти хватает на всех». Автор знает, что гармония в земном мире, как и небесное царство, достигается усилием. И в своём творчестве сумел коснуться пределов души, где таятся воспоминания о том, что человек – образ Божий. |
Буквально 5 минут назад прочла Ваши новые стихи, совершенно не ожидая встретить Вас здесь:
Биомассой кишащий берег,
как под берцами муравейник.
Заметался, марксист-затейник?
А ведь это пришёл твой Брейвик...
И, хоть я и не считаю Брейвика марксистом, рада случаю сказать Вам "спасибо", Марина, за Ваши прекрасные стихи, которые давно знаю и люблю.
Успехов!
Какое-то Богом отмеченное поколение рождённых в 75-м: Захар Прилепин, Вы, Дмитрий Чёрный... Хоть Вы с Димой Бога и не признаёте.